Но лучше бы ему никогда не выходить на охоту.

— Сколько я должен за лечение?

— Ты принес много сердец тварей. Я заберу их себе.

— Хорошо! Благодарю! Если нужно, я привезу еще сердец!

— Не нужно. За своими сердцами пригляди.

Втроем мы вышли от жреца, а Альрик, чуток успокоившись, выспрашивал у Халле, как у того здоровье, как лечился.

— Не помню я, — отвечал Рыбак. — Как сюда попал, тоже не помню. Жрец ничего не рассказывал. Ноги изодраны, но быстро заживет. Он помазал чем-то, почти не болит. Помыться бы, все чудится, что болотом воняет.

— Это не от тебя, — буркнул я, — а от Альрика. Есть тут домишко, где за кроху серебра можно в баню сходить. Я там сегодня мылся. Поди, еще теплая.

Хозяева не отказали и в этот раз, наскоро разогрели ее повторно, мужик сбегал и принес пива, мяса, другой снеди, да и от бриттки Альрик не отказался. Так что они пошли мыться, я же не стал их дожидаться и вернулся на Волчару порадовать собратьев новостями.

Наутро ульверы устроили шумиху на всю пристань, радуясь возвращению Халле.

— Ты смотри, как вырос!

— Что, не по вкусу ты пришелся болотному ярлу?

— Надо бы тоже на денек-другой там заблудиться!

— Уж не завел ли ты себе бабу на болотах? Не торопился обратно.

— Рассказывай, куда запропастился!

— Пожрать бы, — улыбнулся Халле. — И выпить.

И мы всей гурьбой отправились в ближайшую таверну. Так как время было раннее, то людей там было немного, да и их быстренько выпроводили. И, наевшись, Халле все же рассказал, что с ним приключилось.

— Хёвдинг сказал, что там болотный ярл напускал дурман и что многие из ульверов потравились. Так что я теперь не знаю, что было явью, а что дурманом. Буду говорить, как помню. Когда пришел мой черед сторожить, я сидел и слушал, как пойманные мшины ерзали в стороне и вырывались из пут. Потом почудилось, что кто-то крадется и хочет освободить тварей. И я был уверен, что это тот мальчишка…

— Дагмар? — спросил я. Его имя я надолго запомнил.

— Да, который убил прошлую пойманную тварь. Сейчас понимаю, что глупо. Он всего лишь трехрунный, без друзей, без оружия. Да и как бы он добрался сюда? Но тогда я готов был поклясться Фомриром, что узнал его. Побежал за ним.

— А почему не разбудил никого?

— Забыл. Даже не вспомнил об ульверах. Как увидел его тень, так побежал за ним. Помню, что был зол. И больше всего хотел убить его!

— Ты ж не Кай, — серьезно сказал Вепрь. — И вроде бы ты на того пацана и не злился почти.

— Нет, не злился. Жалко его было. Он ведь совсем мальчишка. Но на болоте у меня аж кровь вскипела. Долго я за ним гонялся, фибула отлетела где-то, так что я плащ рукой удерживал, и так бежал. Потом увяз в болоте и бросил плащ. А пацан — он вот, рукой подать. А потом увидел, что и не на болоте я вовсе. Стою на корабле каком-то, и меня должны бросить в море. А Альрик говорит, мол, жаль такую наживку терять, зато он выловит такую тварь, какой еще никто не видывал. И пихнул меня в воду. Я сразу на дно пошел, а там ко мне крабы лезут страшенные, черные, клешни с мою голову. Я с ними драться начал, а сам под водой и даже не задыхаюсь. Сражаюсь я с ними, гляжу, впереди остров. Я к нему. А на острове город стоит, стены каменные высоченные, почти как скалы. Крабы следом за мной идут, и осьминоги, и рыбины страшенные. Я начал карабкаться на стену. Лезу-лезу, а она все не заканчивается. Подо мной крабы ползают, щелкают клешнями у самых ног, а я все лезу и лезу, лезу и лезу. Из сил уже выбился, думал, помру там, и тут стена закончилась, и я упал на ту сторону. Летел долго, наконец, упал на землю. Думал, насмерть разбился, но руки-ноги еще двигались. Встал я, посмотрел по сторонам, а вокруг люди ходят, ярмарка. Шумят, разговаривают, торгуются. Пироги продают кусками, а у меня живот с голоду сводит. Хотел я пирог купить, с торговцем по цене сговорился, сую руку в кошель, а там монеты непонятные, смотрю на них и не пойму, из серебра они или из чего другого, протягиваю торговцу, а он говорит, что мало денег, больше надо. Хочу пересчитать, а монеты прыгают, меняются, и вижу я, что там намного больше, а потом сразу мало. А есть охота. Схватил я пирог один, только укусить хочу, как из него черви полезли, жирные желтые, гноем исходят.

Мы сидели мрачные. Все знают, что через сны и дурманы с людьми говорят боги. Боги или Бездна. И хоть я не был мастер в толковании снов, но и дураку понятно, что ничего хорошего тут не видно.

— Там много чего еще было. Всего и не пересказать. Было такое, будто я всю свою жизнь прожил, женился, детей родил, стал хельтом и помер. Было такое, будто меня сожрали, но и после смерти я мог чувствовать, как мое тело переваривают. Сейчас, правда, уже дымкой все подернулось, забываться стало. А потом я утонул. Захлебывался в воде, махал руками, но никто меня не ел и не кусал. И вдруг увидел, что я не в море, а лежу на земле лицом к небу, и просто сильный ливень идет. Встал я, смотрю, а вас рядом нет. Впервые вспомнил, что я хирдман и должен был сторожить сон. Но уже не ночь, а вторая половина дня, и вокруг никого. Дом покосившийся, хлипкая оградка, и все незнакомое. На мне ни плаща, ни меча, только нож на поясе. И дождь хлещет. Наверное, тот дождь и прогнал дурман болотного ярла. Я обошел весь двор по кругу, посмотрел за ограду, а там куда ни глянь вода. Словно я посередине озера на острове. Тут я вспомнил про крабов и подумал, что из воды может вылезти кто угодно, а я дюже вкусный для водных тварей. Так что прямо там, под дождем, решил укрепить ограду. Нашел веревки какие-то, разобрал пристрой, прикрутил, что смог, и спать лег.

Я подумал, уж не тот ли это дождь, который нам мешал к жрецу пройти? Но в Сторборге он быстро промчался.

А Халле продолжал:

— Закончился дождь лишь наутро. Вода подступала к самой ограде, и как там глубоко — я не понимал, Она была мутная, почти черная. Выдернул колышек, опустил